Избранные киносценарии 1949—1950 гг. - Павленко Петр Андреевич (книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Министерские коридоры, переходы, приемные.
Встают секретари.
— К его превосходительству!
— К его превосходительству!
Быстрыми широкими шагами идет Павлов. Отворяются двери. Одна, вторая, третья…
И вот, наконец, кабинет. И кто бы вы думали, его превосходительство? Наш старый знакомец — Петрищев. Форменный сюртук обтягивает его тучную фигуру. Топорщатся эполеты. Павлов останавливается в изумлении. Петрищев выходит из-за стола, пожимает руки Павлову, усаживает его в кресло.
П е т р и щ е в. Иван, как я рад! Ты разве не знал, ну как же! Назначили вот… Ковер несколько не в тон. Ну, поздравляю, поздравляю. Доктор гонорис кауза. Еще один лавровый венок.
П а в л о в (сухо). Год назад мною подана докладная записка о необходимости «башен молчания» и денег на их постройку.
П е т р и щ е в. Сразу о делах. Обижаешь просто. Потом ты ведь получил субсидию у купцов в Москве, в Леденцовском обществе.
П а в л о в. Меня интересует, почему молчит министерство? И почему в Российском государстве наука должна клянчить деньги у купцов?
П е т р и щ е в (испуганно машет на него руками). Тс… только не горячись, ты все такой же. (Улыбнувшись, приложив руки к груди.) Я бы все сделал для тебя, если б мог. Но не могу. (Разводя руками.) Ведь против тебя все.
П а в л о в. Кто же эти все?
П е т р и щ е в (загибая пальцы). Военное министерство — ты ведь не в ладах с директором Военно-медицинской. Министерства народного просвещения — ты ведь изволил назвать министра куроцапом и вообще подаешь какие-то особые мнения. Общество покровительства животным, а оно близко ко двору. Наконец, в Обществе врачей, там ведь тоже оппозиция. Скоро баллотировка, и я хочу тебя дружески предупредить. У тебя просто шатается почва под ногами. Конечно, ты академик и прочее. Но пойми, что против них я бессилен.
П а в л о в. Значит, министерство денег не даст? А от дружеских излияний ты меня избавь.
П е т р и щ е в. Нехорошо, Иван, не заслужил. Ты просто наивный человек. Какие уж тут башни? В России поднимается новая волна. Снова пахнет пятым годом. Нечто грядет. А ты — башни.
П а в л о в. Ничего не понимаю. Я ведь не террорист, кажется.
П е т р и щ е в. Хуже. Они считают твои новые работы подрывающими устои. Еще немного — и тебе грозит участь Сеченова. Подумай об этом. И во всяком случае не шуми. Ты ведь даже, кажется, в Англии что-то нагрубил? Тебя интересует истина? Очень хорошо. Но ведь с истиной можно быть и один на один. Понимаешь, не время. Ну, носи ее пока с собой в кармане!
Павлов вскакивает. Ярость в глазах, белеют губы. Руки, опущенные вниз, сжаты в кулаки. Таким мы его видели в юности.
Глянув на Павлова, Петрищев наливает воду в стакан и торопливо пьет.
П а в л о в. Позвольте вас пригласить, ваше превосходительство, на публичную демонстрацию моих опытов.
Растерянное лицо Петрищева.
Павлов идет к двери, останавливается у связки дров, лежащей подле камина, пнув их ногой.
П а в л о в (презрительно). Достиг.
Он выходит, хлопнув дверью.
Хлопают вслед за Павловым вторая, третья, четвертая двери.
Недоумевающие лица чиновников.
Низкий, протяжный заводской гудок. Заводские ворота. Пикеты забастовщиков у входа.
По мосту над вечерней сияющей огнями Невой проносятся казаки. Удаляется сухой, зловещий цокот копыт.
Павлов глядит им вслед…
Вот он стоит у какого-то подъезда. «Литературно-философское общество» — сияет над дверьми славянская вязь.
Афиша: «Дух и душа». Доклад проф. Званцева. Выступления поэтов Ф. Сологуба, Д. Мережковского и З. Гиппиус. Ответы на записки… Вход три рубля».
Из дверей, сопровождаемый толпой почитательниц, выходит Званцев. Он элегантен, во фраке, подписывает на ходу автографы. Увидев Павлова, как-то сникает, съеживается, торопится к фаэтону.
— Браво, Глеб Михайлович! — бросает ему вслед Павлов.
Он еще раз перечитывает афишу и, усмехнувшись, входит в подъезд.
Вот он стоит в дверях зала, где собрались томные поэты, тучные адвокаты, светские барыни.
На эстраде упитанный коротенький Сологуб скандирует свои стихи:
Павлов стоит в дверях, покачиваясь с носков на каблуки, засунув руки в карманы. Брезгливая улыбка на лице.
Гремят аплодисменты, и, когда они утихают, слышится вдруг реплика Павлова:
— Да ведь это же бред, каталепсия! Утрата рефлекса цели. Да вас лечить надо! — Пожимает плечами. — Нет, уж лучше с собачками!
Публика вскакивает с мест.
— Кто это?
— Павлов!
Но Павлова уже нет…
Павлов на трибуне Петербургского общества врачей:
— В самом начале наших работ, еще на Мадридском конгрессе, мы заявили, что вся так называемая душевная деятельность может быть объяснена материальным нервным процессом. Сегодня мы покажем вам, господа, как протекает этот процесс во времени и пространстве.
Взрыв аплодисментов части публики. Особенно восторженно аплодирует студенческая галерка.
Группа маститых скептиков в зале. В центре их Званцев. Рядом с ним дама в мехах.
Кто-то оборачивается к галерке:
— Тише, господа, вы ведь не в театре.
— Это уж слишком, ваше превосходительство, — слышится где-то реплика над ухом Петрищева, сидящего в кресле первого ряда. Говорящий привстает, изогнувшись, шепчет:
— Тимирязев лишил растения души. Ну, это еще так-сяк… А ведь Павлов отрицает одушевленность животных… Что ж будет дальше?
Петрищев сокрушенно качает головой.
Дама, сидящая со Званцевым, кокетливо машет веером:
— Это ужасно! Мы ведь, в конце концов, тоже животные… Так ведь? Значит, и у меня нет души. Вы находите, господа?
Званцев взглядывает на нее так, что дама вдруг сникает, шепчет ему на ухо:
— Я не понимаю, почему ты сердишься, Глеб? Ведь ты же сам говоришь это в своих лекциях…
Постукивая деревяжкой, Никодим выкатывает на трибуну собаку в станке. Собака спокойно взирает на зал.
П а в л о в. Особа, как видите, бывалая. С помощью условных рефлексов, привитых собаке, вы сможете как бы увидеть некоторые процессы, происходящие в мозгу у этой собаки.
Ироническая реплика в группе скептиков:
— Вечер чудес?
П а в л о в. Если хотите, господа! Но это чудеса нашего научного метода. Опыт покажет доктор Иванова.
Павлов спускается вниз, где в первом ряду сидят все сотрудники лаборатории. Здесь и Забелин и Варвара Антоновна.
В а р в а р а А н т о н о в н а. Может быть, Лев Захарыч? (Она кивает на Забелина.)
П а в л о в. Извольте итти.
В а р в а р а А н т о н о в н а (поднимаясь на трибуну). В этом опыте мы использовали чувствительность кожных покровов. Кожа собаки — это как бы экран, каждая точка которого соединена нервными путями с различными клетками мозга. Любое раздражение кожи передается в мозг и вызывает там реакцию. Перед вами три механических касалки. Мы закрепляем их на ноге собаки… (Прикрепляет одну у стопы.) Вот эта верхняя и средняя касалки пускались в ход всегда с подкреплением их едой. Они стали условными возбудителями слюнной железы. Вы можете в этом убедиться.
Варвара Антоновна пускает в ход верхнюю касалку. Касалка прикасается к коже. Из фистулы собаки капает слюна.
В а р в а р а А н т о н о в н а. Такое же действие производит и наша вторая касалка.
Напряженное внимание зала.
В а р в а р а А н т о н о в н а. Но вот эту третью, нижнюю, касалку мы никогда не сочетали с едой. Она стала тормозом для слюнной железы.
Перешептывание в группе, окружающей Званцева.
